– Знаешь, у «Сьюзен» подают потрясающий омлет, – заявил Чев, приподнял правую ногу и оглушительно пукнул, потом повернул голову и увидел секретаршу. – Извини, Диана. Паренек мне рассказал, что ты сел к нему в машину возле свалки.
Проклятие!
– В шесть тридцать утра ты шел по пустыне. Оказывается, ты поссорился с женой, остановил машину и вышел. – Чев огляделся по сторонам, желая удостовериться, что его все слушают. – А она взяла и уехала, оставив тебя посреди пустыни.
Он широко улыбнулся, а остальные рассмеялись.
Пастор встал. Он не хотел, чтобы люди запомнили, что в тот день, когда исчез Марио, его видели возле свалки. Нужно прекратить дурацкий разговор.
– Знаешь, Чев, я хочу тебе кое-что сказать, – обиженно проговорил он. – Если я узнаю о твоих личных делах, в особенности что-нибудь неприятное, я обещаю не кричать об этом на каждом углу. Ну как, подойдет?
– Ишь какой обидчивый, – проворчал Чев.
Остальные почувствовали себя неловко. Никому больше не хотелось говорить на эту тему. Наступило смущенное молчание. Пастор решил напоследок разрядить атмосферу.
– Ладно, Чев, я не обижаюсь.
Чев пожал плечами:
– Да я и не имел в виду ничего дурного, Рикки.
Обстановка разрядилась.
Диана протянула Пастору ключи от сейсмического вибратора, и он сжал их в кулаке.
– Спасибо, Диана, – сказал он, стараясь скрыть возбуждение. Ему ужасно хотелось побыстрее сесть за руль. – До встречи в Нью-Мексико.
– Ты ведь поведешь грузовик осторожно? – спросила Диана, когда он подошел к двери.
– О, конечно, – ответил Пастор. – Можешь не сомневаться.
И вышел наружу. Солнце уже поднялось, и на улице стало теплее. Пастор едва удержался от того, чтобы исполнить победный танец вокруг грузовика. Взобравшись в кабину, он включил двигатель и проверил показания приборов. Должно быть, Марио еще вчера залил полный бак. Грузовик готов к дальнему пути.
Выезжая на шоссе, Пастор не мог сдержать улыбки. Он оставил город позади, переключая передачи, и двинулся на север, следуя за «хондой» Звезды.
Когда грузовик подъезжал к повороту на свалку, Пастора охватили необычные ощущения. Он представил себе, что Марио стоит на обочине и серый мозг вытекает из дыры в черепе. Дурацкая суеверная мысль, но он никак не мог от нее избавиться. В животе у него все сжалось, навалилась слабость, стало трудно вести машину. Затем Пастор взял себя в руки.
Марио не первый человек, которого он убил.
Джек Касснер был полицейским, и он ограбил мать Пастора.
Мать Пастора была шлюхой. Она родила Пастора в тринадцать лет. К тому времени, когда Рикки исполнилось пятнадцать, она с двумя другими женщинами работала в грязной квартирке над книжным магазином, расположенным в районе притонов, неподалеку от центра Лос-Анджелеса. Джек Касснер служил в отделе по борьбе с проституцией и раз в месяц приходил за своей долей. Обычно он бесплатно пользовался услугами одной из женщин.
Однажды он заметил, как мать Пастора достает деньги из коробки в спальне. В ту же ночь полиция устроила налет на их квартиру, и Касснер украл полторы тысячи долларов – большие деньги в конце шестидесятых. Мать Пастора не слишком расстроилась из-за того, что ей пришлось провести несколько дней за решеткой, но потерю всех накопленных денег пережить не смогла. Касснер предупредил женщин, что, если они будут жаловаться, он обвинит их в торговле наркотиками и они получат по нескольку лет тюрьмы.
Касснер был уверен, что ему нечего опасаться трех проституток и мальчишки. Но на следующее утро, когда он стоял у писсуара в туалете бара «Голубой свет» на Бродвее, маленький Рикки Грейнджер вонзил ему в спину острый как бритва шестидюймовый нож, который с легкостью вошел через черный мохеровый свитер и белую нейлоновую рубашку прямо в почки. Касснер испытал такую боль, что даже не смог дотянуться до пистолета. Пока полицейского рвало кровью, Рикки быстро нанес ему еще несколько ударов. Затем вымыл нож и вышел на улицу.
Оглядываясь назад, Рикки восхищался удивительным хладнокровием, которое проявил тогда. Все заняло двадцать или тридцать секунд, но в туалет мог войти кто угодно. Однако он не испытывал ни страха, ни стыда или вины.
Но с тех пор стал бояться темноты.
Впрочем, в те дни он редко оказывался в темноте. В квартире матери свет обычно горел всю ночь. Но иногда Рикки просыпался перед рассветом – чаще всего в ночь на понедельник, – все спали, было тихо и темно. И тогда его охватывал слепой иррациональный ужас, он пробирался по темной комнате, наталкиваясь на жуткие мохнатые существа, касаясь влажных поверхностей, пока его рука не находила спасительный выключатель. И он долго сидел на краю постели, тяжело дыша и вытирая пот, – постепенно до него доходило, что влажная поверхность была зеркалом, а мохнатое существо оказывалось подбитой флисом курткой.
Он боялся темноты до тех пор, пока не нашел Звезду.
Пастор вспомнил песню, которая была хитом в тот год, когда они познакомились, и начал ее петь. «Дым над водой». «Дип Пёрпл». В то лето постоянно передавали песни из их альбома.
Вполне подходящая для исполнения за рулем сейсмического вибратора апокалиптическая песня.
Дым над водой
Огонь в небесах
Пастор промчался на север, мимо поворота на свалку.
– Мы все проделаем ночью, – сказал Пастор. – Губернатор получит предупреждение, что через месяц начнется землетрясение.
– Мы и сами еще не знаем, возможно ли это, – с сомнением сказала Звезда. – Быть может, сначала нужно все подготовить, а после предъявить ультиматум.